Кон, который про людей

«Игорь Кон? Этот тот самый, который про пидоров?.. Умер? Ну да, жалко…» Примерно так реагировало сознание обывателя на смерть ученого. В блогах можно найти и совсем уж омерзительные реплики. Вот кто-то очень «православный» восклицает: «“Ученый” Игорь Семенович Кон, защитник гомосексуалистов, безбожник, умер и отправился в геенну, в место своего вечного осуждения. Мир любит всякую мерзость, и такая мразь, как Кон…»

У него было много регалий. Профессор, академик РАО, автор десятков книг и сотен научных статей, антрополог, психолог, социолог, философ, сексолог… Впрочем, широкая публика больше всего замечала именно последнюю его ипостась. Что поделаешь, половой вопрос всегда привлекает внимание. Лишь в узком научном кругу знали, что Кон — это не только про секс.

Кон про социализацию.

Кон про психологию конформизма.

Кон про этнографию детства.

Кон про ксенофобию.

Кон про людей…

Бессмысленно делать здесь обзор его научных работ — их много, они разные, а колонка маленькая и подразумевает личный отклик. Как-то я брал у Кона интервью. Почему-то в памяти отложились первые три цифры его телефона: 128. Даже они говорят о многом. Это район улицы Вавилова, эдакого растянувшегося внутри Москвы академгородка. Я как-то пошутил, что если выйти на улицу Вавилова и кинуть камнем в прохожего, то непременно попадешь или в доктора наука, или в крайнем случае в кандидата.

Научные институты на этой улице перемежаются жилыми домами, построенными специально для ученых. Рафинированная академическая среда. В одном из таких домов жил Игорь Кон — аккурат напротив Дарвиновского музея. Это, наверное, символично.

Я не буду писать, что, мол, он покорил меня своим обаянием и харизмой. Интервью как интервью. Самое обычное. Речь шла о преподавании в школах «сексуальной культуры» — был в 90-е такой проект. Кон его в целом поддерживал. Но восстала «патриотическая общественность»: мол, не дадим растлевать наших детишек аморальной западной пропагандой. Кого-то из коллег Кона даже таскали на допросы в прокуратуру.

Да и самому Игорю Семеновичу тоже досталось. Как только его не обзывали: и «коммунистическим пропагандистом», и «подрывником России», и даже совсем изыскано — «этнокультурным содомитом».

«Общественность» в итоге победила. Программы сексуального просвещения запретили. Главными средствами от венерических болезней, СПИДа и депрессии были объявлены воздержание и уроки «православной культуры».

Подробностей интервью не помню. Сидели, пили чай, говорили о психологии и о школе. Судя по всему, Кон не очень любил переходить на личные темы — все больше о науке и обществе. Поэтому на ум больше приходят чужие воспоминания. Самые яркие из них я нашел в книге другого академика РАО — Артура Петровского.

Его в 1950 году по распределению отправили работать в Вологду. Однажды во время демонстрации по поводу очередной годовщины революции Петровский заметил мальчика: «На вид ученик восьмого или девятого класса. Детское пальтишко, потрепанная шапка-ушанка, короткие брючки, суконные боты на застежках». Этот мальчик громко рассказывал приятелю нечто жутко крамольно-политическое. Времена были еще сталинские, и Петровский искренне испугался: «Я подумал, что родителям этого мальчугана надо было бы ему как-то объяснить, что лишние разговоры могут обернуться неприятностями не только для него, но и для них. Я не сомневался, что кто-то из сотрудников института взял сына-школьника на демонстрацию. И вдруг этот не в меру общительный мальчуган кому-то сказал: “Когда я защищал свою первую диссертацию…” Тут я не выдержал и спросил: “ Простите, а сколько у вас диссертаций?”— “Вообще-то три. Я кандидат исторических и философских наук. А еще я написал диссертацию на соискание ученой степени кандидата юридических наук. Однако защитить мне ее не дали. Сказали: хватит, мол, тебе коллекционировать кандидатские дипломы”».

Этот мальчик был Игорем Коном.

Прошло уже больше полувека. Многое изменилось, многое — нет. Одна из последних книг Кона называется «80 лет одиночества». Там тоже много науки и мало человека. Только в послесловии появляются какие-то личные нотки:

«Я никогда не был любителем острых ощущений, нарушение идеологических догм и запретов не доставляло мне удовольствия, просто любознательность и стремление постичь истину перевешивали страх и соображения житейской выгоды. Сейчас, когда в России снова насаждаются единомыслие и традиционализм, это не менее актуально. Чувствовать себя на склоне лет не консервативным старым ученым, а подрывающим устои диссидентом скорее грустно, чем радостно, особенно если эти устои сгнили задолго до твоего рождения. Однако, как писал когда-то Н. Г. Чернышевский, нельзя просить помилования за то, что твоя голова устроена иначе, чем голова шефа жандармов».